ГЛАВА 2
«МУЖСКОЙ КОЛЛЕКТИВ ФОРМИРУЕТСЯ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ЧЕРЕЗ КУЛАК…»
- Значит, после школы было военное училище. Нетрудно догадаться, что этот период твоей жизни окрашен еще большей колоритностью.
- Начну с того, что мои первые проблем, связанные с поступлением в военное училище, начались еще в школе. Я был исключен из комсомола. А согласно требованиям, надо было еще за полгода подготовить все документы и направить их в училище. Мне предстояло восстановиться в комсомоле. И вот тут, когда я подошел с этой проблемой все к тому же Плюснину, он надо мной поизголялся. Но, слава Богу, воинская часть была образцовая, и ее руководство старалось всячески избегать малейших недоразумением с вышестоящим начальством. И это обстоятельство мне очень помогло. Один мудрый офицер посоветовал мне следующее. «А ты, - говорит,- скажи в политотделе, что напишешь жалобу министру обороны, что ты, мол, хочешь служить, а руководство части под всякими надуманными предлогами тебе препятствует.» Я так и сделал. И, чтобы не было лишнего шума, грозящего неприятностями, меня очень быстро восстановили в комсомоле и выдали положительные характеристики. Правда, Плюснин очень возмущался, он был поражен, как он говорил, моей изворотливостью.
И я поехал поступать. Надо сказать, что именно тогда в Севастополе я впервые увидел море. Бухты. Стоят подводные лодки. Корабли, противоракетные катера. Я поступал летом 1985 года. Тогда еще флот был мощный , не разрушенный и не распроданный. Стоял крейсер «Слава». Стоял авианосец «Киев». У меня было впечатление, что Севастополь буквально насыщен оружием, техникой и военным духом. Приехал в училище. Его, оказывается, называют «Голландия».
- Почему «Голландия»?
- Оно располагалось в бухте «Голландия».
- А как называлось училище официально?
- Севастопольское высшее военно-морское инженерное училище.
Подал документы на факультет «Атомные подводные лодки». Там были специальности – физик-ядерщик, энергетик, турбинист, управленец.
- Ты, конечно же, избрал ядерную физику, и эта специальность, думаю, была самой крутой.
- Да. Я уже говорил, что с физикой у меня сложилось. Вот я и избрал эту специальность.
В училище все, конечно же, было пропитано романтикой. В первые дни всех собирают, расселяют по казармам и формируют так называемые потки. Каждый человек, впервые в жизни попав в армию, оказывается в подобных обстоятельствах, когда становится участником формирования коллектива. А формирование мужского коллектива происходит исключительно через кулак. И никак иначе. Но вот что мне очень понравилось во всем этом, так это то, что здесь не может быть понтов. На понтах далеко не выедешь. Рано или поздно тебя прощупают – кто ты и что ты из себя представляешь.
Еще только формировались потоки, экзамены еще не начали сдавать…
- Слышал, что в первые дни всех желающих стать курсантами страшно гоняют, чтобы те, кто не выдержит нагрузок, смогли себе спокойно отсеяться, еще до экзаменов.
- Да, это так. Физические нагрузки были колоссальные.
Старших курсов не было, все они еще были в отпусках, и мы , поступающие, обитали в училище сами. И сразу же среди нас сформировалось несколько групп – киевляне, кавказцы и группа из Николаева. Причем, николаевцы – это ребята с бурным прошлым. И вот эти группы выясняли постоянно между собой отношения. Все к друг другу очень внимательно присматривались. Имело значение все – мышцы, физические возможности, способность заниматься на турнике, и конечно же, характер, стойкость.
Армяне сразу же стали на всех давить. Об этом можно было бы много рассказывать. Например, на моем потоке уже на следующий день меня решили немного побить. Ну, получилось так, что этим двоим ребятам я хорошенько набил морды. Но потом они мне серьезно отмстили. Нас следующий день захожу в кубрик. Один из нх идет прямо на меня. Я концентрирую на нем внимание, а сзади мне как дали табуреткой по балде. Пришлось немного полежать в больнице. Все эти моменты притирки длились еще достаточно долго. Но со временем все стабилизировалось. А потом, когда я уже стал выступать на соревнованиях по боксу, подобных проблем у меня больше не возникало. Мужской коллектив именно благодаря вот такой притирке все ставит на свои места.
- Потом были экзамены?
- Да. Очень волновался, конечно. Все волновались. Но, когда начали готовиться, я вдруг понял, что я не столько готовлюсь сам, сколько разъясняю соседям ответы на вопросы в билетах.
- Сколько было экзаменов?
- Пять.
- Как ты их сдал?
- Все на отлично, кроме иностранного языка. Английский язык на четверку. Время вступления было очень напряженным, но и романтичным. Мы собрались все молодые. Специальность «подводные лодки» была очень престижной. Конкурс – пять человек на одно место.
Но сразу же после вступления романтика немного развеялась. Нас подстригли и одели в форму. Порядок был строгий. Всех достаточно жестко взяли в руки. Начался «курс молодого бойца». Длился он около сорока пяти дней. Это была адаптация к армейской жизни.
- То есть, никаких занятий, только физ.подготовки?
Только физ.подготовка. Мы занимались на кафедре морской пехоты – рыли ту севастопольскую землю, которая не роется в принципе. Постоянные кроссы, стрельба – истощение было сумасшедшим. После еще недавней маминой еды перейти на казенное питание – это тоже было непросто. Нелегко вжиться во все это - казарма, койки в два этажа.
- Сколько курсантов жило в одной казарме?
- В роте нас было сто человек. И все в одной казарме.
Начались «наряды вне очереди». Для того, чтобы ты привык ко всему этому, чтобы ты был поставлен поставлен в определенные рамки, тебя начинают понемногу ломать.… А потом приезжают еще старше курсы. Они тоже начинают нас немного «подкручивать». «Курс молодого бойца» прошел довольно неплохо – набегались, напотелись, все до невозможного похудели. Там толстым быть вообще невозможно.
Каждый. Кто бывал в Севастополе, наверное, видел знаменитую большую лестницу. Так вот, нам по несколько раз в день нужно было по этой лестнице подыматься. Что, собственно, само по себе было очень неплохой тренировкой.
Сам корпус училища был очень красивым
То есть, училище размещено над этой самой лестницей?
Лестница ведет вверх. На горе училище. Внизу – казармы.
- Как давалась тебе учеба?
С самого начала учеба давалась легко. Мне было интересно учиться. Не возникало никаких проблем. Это уже потом оказалось, что по своим способностям я все же не механик. Не получалось из меня инженера. Пока шла высшая математика, теоретическая механика, сопротивление материалов, ядерная физика – все это я изучал увлеченно. А когда, где-то на курсе третьем, начались практические занятия, и надо было крутить гайки, запускать реактор, для меня это уже перестало быть интересным.
- Мне, человеку гражданскому, очень трудно представить, как это в военном училище можно выполнять домашние задания. В обычном гражданском вузе – там все понятно: утром пары, потом – свободное время. Ты можешь учиться, можешь гулять – никто тебя не контролирует. Но я не представляю, как можно готовиться к занятиям, когда в казарме рядом с тобой постоянно пребывают сто человек?
- Знаешь, я очень благодарен военному училищу, прежде всего за то, что в нем я приучился к пунктуальности, к порядку, к организации своего времени. Там была расписана буквально каждая минута. Распорядок дня был такой: подъем в семь утра, зарядка, включающая в себе активный бег. После завтрака, в девять часов – развод на занятия. Как и в любом другом вузе – три пары занятий. Это в основном учебном корпусе. Потом обед. После обеда свободного времени не было. Организовывалась уборка территории, разные работы. И только после ужина – так называемая самоподготовка. Это, когда в том учебном корпусе все расходятся по классам, и есть два – три часа, когда можно заниматься самостоятельно и готовиться к завтрашним занятиям. И только в девять фактически заканчивается учебный день. В казарме у тебя еще есть один час, чтобы подгладиться, подшить воротничок, подготовиться к завтрашнему дню. В десять вечер – «вечерняя поверка» и отбой.
- На первом курсе не было никаких «увольнений», все было строго?
- Для меня – точно. С «увольнениями» были большие проблемы. Первокурсников вообще ограничивали с «увольнениями», потому что в этот период человек еще не адаптирован к военной жизни. А Севастополь – это одна большая казарма, один большой гарнизон, где патрулей было, как собак… Там не дай, Бог, если кому-то честь не отдал – на «губу». Не дай, Бог, увидели, что у тебя помята военная форма – на «губу». То есть, все было достаточно строго. Конечно, не всем это нравилось. От всего этого курсанты просто стонали. Но сейчас, оглядываясь, туда назад, в курсантское прошлое, хочу сказать что человек, который не прошел военное училище или армию, воспринимает жизнь совсем не так , как тот, кто сквозь все это прошел.
Вспоминаю, после первой сессии – первый зимний отпуск, когда на две недели отпускают домой. Я ехал поездом, и у меня родилась мечта. Мне захотелось, чтобы один час меня никто не беспокоил. Во-первых, мне хотелось отоспаться. Во-вторых, мне хотелось посидеть наедине и подумать о жизни. Но при этом мне хотелось, чтобы у меня была чашечка кофе и хорошая сигарета. По большому счету, что дало мне училище и служба на флоте за те семь лет, которые я отдал? Самое главное, наверное, ощущение минимально необходимого комфорта. И потому, например, потери в бизнесе, которые неизбежно приходится переживать каждому бизнесмену, я никогда не переживал слишком болезненно. И меня очень нелегко загнать в психологически нехорошее состояние только из-за того, что я где-то что-то потерял. Мне неоднажды приходилось видеть, как тяжело иногда переживают потери коллеги бизнесу. Боже мой, потерял двадцать тысяч долларов. Причем, семья у него сыта, но он переживает, не может найти себе места. Это человек, который никогда не почувствовал, а как это, когда … ничего нет.
- И все же, мне почему-то думается, что твоя учеба в военном училище просто не могла обойтись без грандиозных приключений.
- Конечно, все это было. Например, в 1988 году произошло одно чрезвычайно резонансное событие, в котором я участвовал. Тогда веял ветер перемен, шла перестройка. Возможно, сама атмосфера побуждала к этому. Возможно, кто-то был в том заинтересован. Но случилось так, что в Севастополе начало возрастать напряжение между военными и гражданскими. С каждым днем это ощущалось все сильнее. Это напряжение было не столько всеми военными и всеми гражданскими, сколько между молодежью-курсантами военных училищ и учениками ПТУ. Где-то на протяжении одного месяца прошло несколько сообщений, что пэтэушники в одном месте избили курсанта, в другом избили. Комендатура уже и посты усиленные стала выставлять, но все равно чувствовалось, что дело идет к очень серьезной драке.
И она случилась. Было лето. Заканчивалась сессия. Пятикурсники защищали дипломы. Я был на третьем курсе. В один прекрасный день курсанты снялись с караула. А вгород они добирались на катерах. И вот, представь себе, катер подходит к причалу, курсанты выходят, а на берегу их уже ждут тысячи три пэтэушников – с кольями, с гамаками, с кастетами…
- А сколько было курсантов?
- Очень мало. Человек тридцать. Конечно, их бы забили там до смерти. Милиция там ничего не смогла сделать. Она вообще вела себя как-то вяло. Комендатура на сообщение о нестандартной ситуации тоже никак не отреагировала. Милиции в Севастополе, вообще, было мало. Там все держалось на военных.
- И что потом делали те тридцать курсантов?
- Курсанты нашли, наверное, единственно возможный в той ситуации выход. Они кинулись назад. А там стоят катера, которым еще не время отправляться. Ребята заставили командиров тех катеров развернуться и идти в бухту «Голландия». По времени – это 20-25 минут. Пока они плыли, в «Голландии» кинули клич, что наших сейчас будут бить. В училище в то время пребывало пять тысяч курсантов.
- В одном училище?
- Да, это было очень большое серьезное училище, одно из наибольших в Советском Союзе.
И вот ситуация. Все курсанты, кто в чем был одет, ломанулись в бухту. Конечно же, это было нарушение всех уставов, законов, инструкций. Но даже офицеры как-то закрыли на это глаза. Впрочем, если бы они даже захотели, вряд ли что смогли бы сделать.
Когда катера пришли в бухту, к тем, кто сошел, присоединились еще курсанты с берега. И тут как тут – толпа пэтэушников. События разворачивались на Площади Нахимова. Драка началась не сразу. Сначала между курсантами и пэтэушниками образовалась линия. И при этом никто не начинал драку.
Комендатура кричит: «Курсантам разойтись!» Конечно же, на эти крики никто не обращает внимания. Но и, с другой стороны, такое напряжение не могло длиться долго. Кто-то заехал в морду – и тут началось. Тогда я впервые увидел, что это такое, когда бьются несколько тысяч человек. Фактически, бьется только первая шеренга, задние только толкают. А те, кого толкают, падают и их топчут свои же.
Тогда разыгралась очень серьезная драма.
- Были жертвы?
- В официальных сообщениях о жертвах не упоминалось. Но на самом деле там погибло трое гражданских и зарезали двоих курсантов. Что, интересно уже на следующий день газета «Нью-Йорк таймс» напечатала фотографии того побоища. Собственно, курсанты тогда победили.
- Как им это удалось?
- Вот тут я впервые увидел, какую роль и играет организация. События разворачивались таким образом. На «поле боя» появился капитан Галактионов, который командовал комендатурой Севастополя, гроза всех курсантов. К тому времени вся эта процессия уже как-то разделилась на две большие дерущиеся группы, которые двигались в сторону «Ивышки», была такая танцплощадка возле набережной. Сплошная суматоха, ничего толкового не выходит. Все толкаются, орут, матерятся, бьются кто как может и кто чем может. И тут Галактионов кричит в мегафон: «Курсантам разойтись! Курсантам разойтись!» Но даже, если бы курсанты и захотели это сделать, вырваться с такой драки не так-то и просто. А что же делают гражданские в той ситуации? Они переворачивают машину капитана Галактионова.
- Вместе с ним?
- Ну, конечно. Более того, при этом они бьют ему морду. Правда, морские пехотинцы, которые были рядом, за несколько минут оттеснили его обидчиков. И тут капитан Галактионов, как раненный зверь, подымается с земли берет мегафон Ки кричит: «Курсанты, в колонну по шесть стройся! Снять ремни! Первая шеренга бьет –отходит! Бьет вторая!» И тут, вдруг, все организовались: удар – и отходит… А к тому времени уже подняли по тревоге морскую пехоту, понаехало «бобиков», «газиков», «уазиков», «черных воронков» - всех начали паковать. Правда, брали в основном гражданских.
Когда это побоище закончилось, курсанты были окровавлены, в порванной форме. Но не все. Потому что, опять-таки, в бою самое активное участие принимали именно первые шеренги. Все остальные – орали, матерились, создавали необходимый фон. Не представляю, как это когда-то дрались, когда шла масса на массу.
- Как доказывают новейшие исследования, количество людей в тех сражениях было сильно преувеличено тогдашними придворными летописцами.
- Наверное. Потому что иначе – это нереально.
- Потом в училище был «разбор полетов»?
- Конечно. На следующий день начали делать экзекуцию. Вычисляли всех, у кого были травмированы руки. А они были побиты почти у всех. Но как доказать, что именно этот курсант участвовал в драке? Все, у кого были избиты руки, в один голос говорили: «Вчера случайно упал». Оказалось, что слишком уже много курсантов случайно и почти одновременно упали. В конечном итоге, никаких серьезных санкций из-за той драки не было.
- А потом все затихло?
- Нет. Еще пару столкновений имели место. Правда, они уже не были такими масштабными.
- Еще хочу спросить тебя вот о чем. Как воспринимали тебя курсанты – понятно: ты, ведь, должным образом поставил себя еще во время «курса молодого бойца». А вот как относились к тебе преподаватели?
- Ты знаешь, как-то так получилось, что в училище я был достаточно авторитетной фигурой. Я очень полюбил училище. А почему полюбил? Знаешь, после той школьной жизни в военной городке, когда для всех имело значение лишь то, кто мои родители, и где ежедневно мне надо было доказывать, что я – не второй сорт, в училище к моим родителям никто не имел дела. Ты сам пришел и сам пишешь свою судьбу с чистого листка. Пять лет училища я вспоминаю, как чуть ли не самые светлые в моей жизни.
Преподаватели относились ко мне хорошо. Плохо лишь мои непосредственные начальники.
- Почему?
- Потому что я был хулиганом. И боролись они со мной, как только могли. В связи с эти вспоминалась мне еще одна история, которую я хотел бы тебе рассказать. Получилось так, что меня хотели исключить из училища.
- На каком основании? Ведь, ты имел успехи в учебе?
- Но с поведением были проблемы.
- А, кстати, как оценивается поведение в военном училище?
- Оценивается тем, сколько у тебя было нарядов «вне очереди», и сколько раз ты побывал на «губе».
- За что конкретно тебя хотели отчислить?
- Дело в том, что где-то в году 1989-ом я написал два письма Горбачеву.
- Наверное, все этим переболели. Думаю, у каждого студента возникало подобное желание.
- Идея того, что при любых обстоятельствах стоит быть честным, не оставляла меня никогда. Вспоминаю одного парня, Диму Таранова, которого я знал по военному училищу. Его отец был милиционером и погиб, как говорят, на боевом посту. Погиб, когда Дима был еще маленьким. И вот Дима вырос, и вопрос офицерской чести, достоинства, честности были для него тем стержнем, на котором держались все его ценности. Мама в детстве говорила ему: «Твой отец погиб, борясь за справедливость». И вот этот моральный максимализм для меня он тоже не пустой звук. Я видел таких людей рядом.
Так вот я знал, что нас, курсантов, обворовывают в столовой. Бывало и такое, что нас кормили не очень качественным мясом. Я начал протестовать, говорить об этом на комсомольских собраниях и, наконец, решился написать письмо Горбачеву. К тому же тогда я познакомился с одним диссидентом. Его фамилия Зайцев. Это был очень специфический человек. Уже потом, гораздо позже, я понял, что именно такие люди, как Зайцев, с таким характером и с таким упрямством, они и развалили Союз. Бывало, Зайцев выходил под Штаб с плакатом, на котором было написано: «Командующий флотом – Вор!» Несколько раз его очень сильно избили «неизвестные». Они, наверное, рассчитывали, что он умрет, но он выкарабкался. Человеком он был невероятно интересным. Я с ним несколько раз встречался и долго-долго беседовал. Конечно, был он фигурой весьма одиозной, но что самое главное – он был человеком мыслящим. И мыслил он не так, как все мы в то время. Как-то он мне сказал: «Послушай, то, как думают, и то, что говорят все,- не обязательно, правда!» Именно под его влиянием я серьезно заинтересовался диссидентской литературой.
Так вот. О моих встречах с Зайцевым стало известно в училище. Плюс к тому же – мое не совсем образцовое поведение. Плюс мой длинный язык, который очень не нравился моим начальникам. К тому же, о моих письмах Горбачеву тоже стало известно. И меня начали готовить к исключению.
- На каком это было курсе?
- На третьем. И тут я не могу удержаться, чтобы не рассказать, еще об одном участнике этой истории. Был у нас невероятно интересный начальник факультета, капитан первого ранга Плитинь. Очень колоритная личность. Про него не, что анекдоты складывать, про него можно было снимать кинокомедию. И вот как-то влепил он мне «пять нарядов вне очереди по санузлу». Причем, в режимном отделении училища.
- Что это значит?
- Корпус училища был разделен на две части. В одной были секретные материалы, в другой – обычные. Так вот специфика режимной, секретной части состояла в том, что туда нельзя было входить и выходить свободно. То есть все заходили, начинались занятия, и никому нельзя было выходить, пока занятия не закончатся и все не сдадут секретные материалы.
- И вот я наказан – пять дней подряд должен чистить санузел. А там около пятидесяти «дучек». Я прихожу убирать, а там – куча бумаги, куча… (как бы это деликатнее сказать?), словом, такой срач, что просто страшно. Я подумал: может быть, здесь до меня не убиралось недели две? В первый день я все убрал, вычистил. Все блестело. На следующий день прихожу, а там та же картина. Представь себе, около двух тысяч человек на пятьдесят «дучек». Снова убираю, вычищаю, вымываю. Прихожу на третий день – то же самое. И я решил … не убирать. Один день, другой, третий. Можете себе представить, что там творилось. И надо же было, такому случится, чтобы именно в последний день начальник факультета пришел проверять как дела в сортире, как там работает Волга?
В обед по тревоге подымают весь факультет и строят на плацу. Никто ничего не понимает. Предполагают, что возможно, сейчас будет объявлен марш-бросок. Построились все. Идет Плитинь и вызывает меня: «Курсант, Волга!»- «Я!» - «Выйти из строя на пятнадцать шагов!» Вышел. Докладываю: «Курсант Волга по вашему приказанию прибыл!»
А у этого Плитиня одна нога была немного короче другой, и он прихрамывал. А почему короче? Когда-то очень давно, когда Плитинь был еще капитаном, он поступил в академию. А выпить любил страшно. И вот, отмечая свое вступление в академию, он со своими друзьями хорошенько выпил, и всей компанией они пошли купаться в открытый бассейн. Капитан Плитинь прыгнул с вышки высотой в восемь метров. Оно бы все ничего, но капитан был очень пьяный и не заметил, что в бассейне нет воды. Словом, долго он лечился с трудом остался на службе.
Так вот, этот Плитинь стоит перед строем, кипит, бурлит. «Захожу я, - говорит, - в режим, захожу в гальюн, а там говна столько, что у меня в голове не укладывается». Факультет как стоял, так и лег. Когда Плитинь говорил, то очень часто выдавал такие «перлы». Вот, к примеру, чего стоит хотя бы такое его выражение: «Захожу я в роту, проверяю, открываю тумбочку, а у курсанта Козлова там – две голые бабы. Ну, одну я отодрал, а другую приказал отодрать курсанту Козлову»!
Я его по-своему даже любил. Так же само сильно, как он меня ненавидел.
- Но мы немного отвлекались. Давай вернемся к тому, как и за что тебя хотели отчислить с училища.
- Так вот этот Плитинь против меня особо не выступал. А вот командующий училищем Коротков… Все мое поведение и дружба с диссидентом, и критические выступления на комсомольских собраниях, - все это его очень сильно беспокоило. И особенно то, что вокруг меня начали собираться курсанты, которых очень интересовали все мои разговоры. Они тоже начинали думать. Все, конечно же, были увлечены идеями перестройки.
- Как, кстати, доходила до военного училища перестройка? К примеру, я и мои университетские друзья воспитывались тогда прежде всего на «Огоньке» Виталия Коротича. Это уже потом, лет десять спустя, когда начал специализироваться на тематике информационных войн, я понял, какая зловещая роль была отведена этому журналу американцами для развала Союза. А тогда этот журнал нам, еще не окрепшим умом, представлялся «светочем демократии». А военные училище «Огонек» попадал?
- Если и попадал, то очень редко. А перестройка в училище происходила так. «Курсант, равняйся! Смирно! Проводим политинформацию. У нас в стране объявлена перестройка. Вы обязаны поддержать!» «А в чем суть перестройки?» - «Ну, гм… вот!» Все происходило примерно так.
И у меня начались проблемы. Марксистско-ленинскую философию у нас преподавал капитан третьего ранга Синихин. Ублюдок редкостный. Человек абсолютно беспринципный и до невозможного заносчивый. В политотделе он как-то сказал: « Вы просто не умеете работать с Волгой! А вот я умею! И я его обломаю, и обломаю интеллектуально!»
Наполеон говорил: « Не рассказывайте мне, что политика – это что-то невероятное. Политика – это просто здравый смысл.» Всяким вытееватым рассуждениям можно противопоставить такие же вытееватые рассуждения. А вот простому здравому смыслу витиеватость не противопоставишь. Рядом с ним можно поставить только простоту и правду. И вот как-то Синихин приказывает мне подготовить доклад на два часа о том, как в Советском Союзе решены национальные проблемы. Я начал готовиться. Но, когда садишься за все те «маркистско-ленинские» учебники и пытаешься вникнуть в их суть, то очень скоро начинаешь понимать, что все те книги слишком уже далеки от жизни. И я решил переговорить с курсантами, которые были представителями нацменьшинств. Поинтересовался, как они себя чувствуют, как чувствуют себя их родственники. И я все понял. Хотя, собственно, это и не было большим секретно. Просто все предпочитали оставаться с закрытыми глазами. И вот в аудитории я выхожу к доске. Однокурсники приготовились на протяжении двух часов моего выступления спать. А весь мой реферат вместился на одной страничке. И там было написано, что национальный вопрос в Советском Союзе ни коем образом не решен.
- Это был вызов?
- Я бы так не сказал.
- Но ты же, наверное, понимал, что сразу же вспыхнет скандал с политотделом?
