ГРЕМИХА. И ТОНУЛ И ГОРЕЛ…

- Теперь поговорим про твою службу на флоте. Ты служил там несколько лет?

- Служба в Гремихе длилась где-то два с половиной года. Потому что уже 31 декабря 1992 года я имел на руках паспорт.

- Давай начнем с того, как ты туда добирался.

- Поезд туда не идет. Попасть в те места можно только так: самолетом до Москвы, из Москвы опять-таки самолетом до Мурманска, а из Мурманска надо было еще целые сутки плыть теплоходом, который идет до Гремихи. Это Кольский полуостров. Туда можно добраться еще и по тундре.

Но тундра, она такая непроходимая… И поэтому все добираются самолетом и теплоходом. Причем, на морском маршруте – постоянный шторм. Когда я плыл, была страшная качка.

- Ты добирался туда вместе с семьей?

- Нет, сначала приехал сам, потому что там не было еще ни  жилья, ничего. И надо было со всем этим разобраться, хоть как-то обстроиться и подготовить приезд жены с ребенком.

Как только приехал, меня распределили на корабль турбинистом. Командиром турбинной группы. Это было именно то, чего я не любил больше всего. Турбинист – это человек на корабле, который является непосредственным  начальником самой большой группы военных. То есть у него подчиненных больше, чем у всех остальных.

- Ты мог бы рассказать, что это такое – турбинист, турбинная бригада.

Ты знаешь как двигается атомная лодка?

- Это все равно, что ты спросил бы меня, как двигается космическая ракета…

Понятно. Так вот, есть ядерный реактор. Он вырабатывает пар, который под очень сильным давлением, при температуре триста пятнадцать градусов, поступает в турбину. Турбина крутится и приводит в движение гребной вал. Турбинную систему обслуживает достаточно многочисленное военное подразделение. Казалось бы, почему именно мне доверили его возглавить? Как потом оказалось, турбинную команду всегда нужно было держать в узде. И тут военное руководство увидело, что я боксер, кандидат в мастера спорта, то есть именно тот, кто им нужен для руководства группой. Они очень настаивали, чтобы я согласился. Пообещали даже квартиру. Я согласился.

- А квартиру дали?

- Дали. Хотя должен сказать, что квартира в Гремихе – это тоже сюрприз. Почти во всех домах отсутствует отопление…

- Как это возможно?

- а вот так. Сорок градусов мороза, ветер – 25 м/с, а отопления нет. Все коммуникации были настолько прогнившими, что пар оставался в подвале.

- А как же в этих условиях выживали люди? Что их спасало?

- Конечно, во всех квартирах были электрообогреватели. На окнах – тройные рамы. То есть было установлено три стекла. Но, когда утром заходишь на кухню, на тройной раме видишь большие куски льда.

- Квартира была двухкомнатная?

- Если бы. Квартира была однокомнатная.

- И вот попал ты на корабль, начал вживаться в коллектив.

- Я уже говорил, что не люблю все эти болты, лопасти. А все это как навалилось на меня. Пришлось срочно изучать всю эту так называемую материальную часть.

Общение с моряками. С ними как? С утра нужно было несколько раз дать в морду, тогда день проходил более-менее нормально.

- Моряки были срочной службы?

- Конечно. И вот я немного отерся, пожил там, понемногу начал делать ремонт в квартире.

- А что – было ощущение, что придется здесь жить долго?

- Знаешь, у меня было странное ощущение, как будто все это происходит во сне. Представь себе – самая страшная царская ссылка. В те времена там никогда не было охраны. Люди оттуда никогда не убегали. Был всего один случай, когда бежал врач. Ему просто невероятно повезло. Как говорит легенда, он сделал себе лодку. Кстати, неизвестно из чего, потому что деревьев там нет, и все. Что там сделано из дерева, привозное. Так вот, тот врач сделал лодку, и вместе с женой и собакой им удалось доплыть до Мурманска. Им повезло еще и потому, что была хорошая погода, не было шторма, что для той местности редкостный случай. А так, почти все, кто решался на бегство, гибли. Бывало, что моряки по собственной глупости бежали. Но летом, когда таял снег, находили их трупы.

Бежать оттуда невозможно. Приходит теплоход, и его сразу же проверяет комендантский патруль. И каждого в ту или иную сторону пропускают только тогда, когда есть разрешение, отпускные документы, подпись комендатуры. Если этого нет, на корабль ты не попадешь.

В Гремихе была большая военная база. Здесь дислоцировались «шестьсот шестьдесят седьмые» подводные лодки. Их называли еще «горбунами». На каждой такой лодке было размещено по двадцать четыре ядерных ракеты и еще по шесть торпед ядерными боеголовками. Страшная сила. Знаешь, есть такое очень интересное сравнение, которое свидетельствует о том, как оборудуют такую военную базу наши, и как американцы. Так вот американцы сначала присылают геодезистов, изучают местность, потом сооружают все необходимые коммуникации, строят дома, обустраивают сферу обслуживания и отдыха – строят бассейны, спортзалы. И лишь после того, как все это обустроено, делают пристани, и только потом вводят туда корабли. У нас же все делается немного иначе. Сначала пригоняют корабли, потом ставят палатки. И так оно все остается.

Так вот, я говорю: все было, как во сне. Меня тогда впервые очень удивило и очень насторожило одно наблюдение. Я ,вдруг, открыл для себя, что люди. Которые прожили там больше пяти лет, настолько сроднились с Севером, что на Большую землю, они уже просто не хотят. У них образуется какой-то свой мир, маленький, замкнутый от всего. Складывается впечатление, что все те события и потрясения, которые происходят на Большой земле, сюда, в Гремиху, просто не доходят. Тут все друг друга знают, здесь все свое, маленькое.

- А пресса туда доходит?

- Какая пресса? О чем ты говоришь?

- А сколько примерно людей жило в Гремихе?

- В общей сложности около трех тысяч человек.

- В основном военные?

- Да. Причем Гремиха была разделена на два городка. Один назывался Островное, а другой – собственно Гремиха. В Гремихе жили действующие военные. В Островном – в основном, пенсионеры. Они поселились там еще в Великую Отечественную. Тогда там тоже была база военных подводных лодок. В Островном жили люди, которые еще в Великую Отечественную служили на той базе.

То существование назвать жизнью очень непросто. Вот представь себе, - и это только один нюанс, - там все перетрахались со всеми… Плюс, к тому же, все спились до невозможного. Интересно, что с людьми там происходят странные метаморфозы. Я и сам стал замечать за собой, особенно уже на втором году службы, что я точно так же, как и все остальные, изменяюсь под все это. Очень трудно, когда все так живут, жить как-то иначе. И на третий-четвертый год пребывания в этом месте – все, полностью меняется психология. Когда я только приехал к месту службы, люди, которых я там встречал, казались мне какими-то немного странными, даже чудаковатыми. Но постепенно я стал превращаться в точно такого же, в одного из них. И при этом мне начало казаться, что жизнь налаживается, все становится на свои места. Как можно назвать это жизнью, когда  на улице полгода ночь полгода день?.. Хотя, там есть и экзотика – северная сеяние.

- Им, наверное, можно восхищаться один час. Но смотреть на него постоянно…

- Совершенно верно.

- Расскажи о том, как приехала туда жена с сыном.

Это было действительно интересно. Сыну Васе было тогда три года. Я поехал и встретил их в Мурманске. Мы сели на теплоход и добрались до Гремихи.

- И каковы были их первые впечатления?

- Мы только спустились по трапу, вошли на пирс, жена посмотрела на все это – непроходимая тундра, сопки, ни одного дерева, никаких дорог, - чемоданы на пирс поставила, прислонилась к моей груди и заплакала. Говорит: «И что? Нам здесь жить?» Я, конечно же, всячески старался ее успокоить.

А по дороге домой нам нужно было зайти к одному парню. Он- офицер-ракетчик, в Гремихе прожил лет десять, и крыша у него поехала конкретно. Мы поднимаемся к нему. Его квартира на втором этаже. А на первом, где никто не живет вдруг раздается громкий писк. Жена перепугалась, спрашивает: «Что это такое?» Я то знаю, что это такое. Но ей не говорю. А этот коллега объясняет. « Да то у нас, - говорит, крысы пищат». Какой там был перепуг. Пищание крыс в Гремихе – это была музыка, на фоне которой проходила наша жизнь. Крысы. Их боялись даже коты. Они были такие большие, толстые. Для них там искусственно создавались оазисы, где они довольно неплохо себя чувствовали. Дело в том, что когда в Гремихе начиналась зима, ее жители выбрасывали мусор просто во двор. А на те сопки машина-мусоровоз просто подымается. И вот люди выбрасывают мусор на улицу, его заметают снегом, потом снова выбрасывают, снова заметает. И на протяжении зимы образуются такие большие кучи из мусора и снега. В тех кучах тепло. Мусор преет, крысы там обитают, размножаются и бегают по всей Гремихе. Когда детей выводят на улицу, они от тех крыс шугаются, как от собак.

Жена очень долго боялась выходить из подъезда, чтобы не нарваться на какую-нибудь крысу. Но постепенно она привыкла ко всему. К тому же ветру в 25 м/с. Он, кстати, называется «ветер роз». Когда он дует, корабли снимаются с якоря и выходят в открытое море, чтобы их не повредило и  не разрушило.

Из нашего окна было видно детскую площадку. Только дети там никогда не игрались и, вообще, было непонятно, зачем она там нужна. На той площадке – железная труба, а к ней привязаны два каната. Тот, кто замыслил эту детскую площадку, наверное, думал, что дети будут подыматься на тех канатах, а потом раскачиваться. Так вот,  когда эти канаты пребывали в положении параллельно к земле, то это означало, что дует «ветер роз». Я уже говорил, что по всей Гремихе были натянуты канаты, держась за которые можно было более-менее свободно передвигаться. Когда же во времена перестройки канаты разворовали, передвигаться стало гораздо труднее. Вместе с перестройкой в Гремиху пришла разруха. Как говорил профессор Преображенский из «Собачьего сердца» - «Какая разруха? В головах у людей разруха!»

Случилось так, что несколько раз, когда жена шла вместе с сыном, его отрывало от нее ветром и забрасывало в какие-то сугробы. Это был такой перепуг. Ну, и как следствие тех очень тяжелых климатических условий, в которых мы жили, отсутствие нормального питания, сейчас у сына – бронхиальная астма.

- В Гремихе, наверное, тоже не обошлось без приключений.

- Ясное дело. Два приключения на подводной лодке запомнились навсегда. Однажды я горел и однажды тонул. Но, слава Богу, все обошлось.

- Сначала расскажи о том, как ты горел.

- Был у меня один моряк, его фамилию я запомнил на всю жизнь – Менгалиев. Тот пожар возник из-за него… Сколько раз я ему объяснял суть его прямых обязанностей – когда подводная лодка включает повышенные обороты, то там на один вал необходимо подать больше масла. Там, где вращается этот вал, есть подшипник из белого мягкого металла, и двигается все в этом механизме благодаря тому, что есть масляный клин между этим валом и этим подшипником. То есть масло под давлением загоняется туда, и подшипник в том масле вращается. И когда обороты становятся слишком уже большими, необходимо этот масляный клин увеличить, подать больше масла. И это было единственная функция, единственная задача Менгалиева – открыть вентиль по часовой стрелке. И тогда масла поступает больше. Но, если повернуть вентиль по часовой стрелке – подача масла уменьшается и прекращается.

Этот Менгалиев читать не умеет, писать не умеет. Сколько раз я ему объяснял, уже и тумаков давал. Раз двадцать с ним эту операцию выполнял, и уже, вроде бы, он освоил эту чрезвычайно сложную для него функцию. Когда-то нас учили, что даже дождевого червя есть там какая-то память. Когда он подымается по раздвоенной трубке, где с одной стороны – бьет так, а с другой стороны нет, то он триста раз ползет туда, где бьет током, а потом, все же, начинает ползти в противоположную сторону. Я же понадеялся, что Менгалиеву нужно немножко меньше раз, чтобы освоить такую незамысловатую функцию.

В этот день очередной раз спрашиваю: «Менгалиев, знаешь, что надо делать?» «Знаю!» - говорит. Идет к себе и все делает с точностью до наоборот – когда подводная лодка выходит на повышенные обороты, он не открывает, а закрывает масло. Хватило, наверное, секунд тридцать, чтобы вес отсек наполнился дымом и гарью. Аварийная защита падает. Ситуация становится катастрофической. Знаешь, когда ты тренируешься на выживание в училище – это одно. А вот. Когда ты должен выжить в реальных, боевых, аварийных условиях – это совсем другое. Не знаешь за что хвататься, куда бежать. Тем более, что бежать некуда. При аварии сразу же закрываются аварийные перегородки. То есть, все, кто пребывает в отсеке на момент начала пожара, оказываются в изоляции, чтобы огонь не распространился на другие отсеки. Конечно, этот пожар мы довольно быстро погасили. И, слава Богу, что при этом никто не погиб.

- Интересно, а куда выходит дым при пожаре на подводной лодке?

- Никуда. Вентиляция пытается поглотить, но, конечно, же не успевает, ведь, все так быстро наполняется дымом. Вообще, пожар на подводной лодке – событие очень страшное.

- Этот пожар долго длился?

- Побороли мы его за 5-7 минут. А ,вообще-то, если на подводной лодке пожар длиться долго – то все. Аминь.

- Теперь расскажи о том, как лодка тонула?

- Это тоже был достаточно драматический случай. Причем, на той же лодке, Я был тогда в десятом отсеке. Именно там находится запасной командный пункт, лодкой можно управлять из запасного. Мы пребывали тогда на перископной глубине – 15-20 м. Чтобы лучше понять все то, что происходило потом, скажу, что для атомных подводных лодок есть некоторые экстремальные показатели. Если, к примеру, крен становится больше, чем восемь градусов, лодка гибнет. И еще один показатель: если лодка проваливается на глубину больше чем, двести метров, ее просто раздавливает. Так, например, погибла английская подводная лодка «Трешер». Ее просто раздавило массой воды. К примеру, человека на глубине 200 м сдавливает к размеру голубиного яйца. Такое сильное там давление. И тут, вдруг, авария. Вырвало кингстоны…

- Что такое кингстоны?

- Это опорная арматура в цистернах погружения. В этих цистернах снизу вода поступает свободно, а сверху – вот эти кингстоны, регулирующие клапаны. Если они открываются, воздух выходит, цистерны наполняются водой, образуется отрицательный баланс, и лодка погружается на глубину. Сколько выпустить воздуха – на такую же глубину погрузиться лодка. И наоборот: когда нужно всплыть, в цистерны закачивается возхдуз, вода выходит, и лодка всплывает.

И тут, вдруг, случилось так, что впереди, по правому борту, где-то около первого-третьего отсека, вырвало кингстоны. И эта система с правого борта неуправляемо начала наполняться водой. Лодка наклоняется и… идет вниз. Выровнять ее почти невозможно. Объявляем аварийную тревогу. Все растерянно начинают бегать. Я стою, Возле  меня мой мичман. Кстати, когда мы всплыли, мы обнаружили, что он наполовину поседел. Перед нами глубокомер и кренометр. И мы видим: глубина очень быстро меняется. Уже прошли отметку сто метров. Интересный нюанс. Бывало, моряки натягивали проволоку между бортами. Иногда лодка погружалась, проволока постепенно расслаблялась и провисала до самого пола. Так сильно при погружении сжимается еорпус подводной лодки. Вот мы уже погрузились на сто двадцать метров. Ни на что отреагировать не можем. Все стоят и молча смотрят, как увеличивается глубина. Постепенно меняется наклон – 4,5,6 градусов. Мы упали  тогда на глубину сто семьдесят метров. Знаешь, так страшно, когда под давлением воды начинает трещать корпус. Потом все очнулись. Сзади, с левой стороны открыли противоположные цистерны, наполнили их водой. И лодку выровняло. Потом уже на ходу стали подыматься. Эта ситуация длилась не дольше чем полминуты. Но это были очень длинные тридцать секунд,  когда все в душе молились. Ты стоишь и представляешь, как под давлением корпус развалиться, и вся эта вода тебя сейчас просто раздавит. Но, слава Богу, все обошлось, все завершилось благополучно.

- Ты как-то сказал мне, что какое-то время в Гремихе ты служил и на берегу.

- Да, и случилось это потому, что дал о себе знать давний физический дефект. В свое время, еще в училище, когда я занимался боксом, мне травмировали почку. На ней образовался небольшой рубец и начали образовываться камешки. Эта, не такая уже большая травма, дала о себе знать в Гремихе. И где-то через год службы комиссия списала меня с корабля. Пришлось служить на берегу. Меня назначили командиром квартирно-эксплуатационной части. Должность настолько блатная. Если бы хоть еще немного на ней прослужил, то точно слал таким же, как все, там долго прожил. В моих руках была краска, стройматериалы, электросварка. Каждое утро под дверью очередь. Каждому что-то нужно. Единственная валюта, которая бралась там в  расчет, - спирт. И каждый мой день начинался со стакана спирта. И вот, я задумался над тем, почему люди просто бояться перебираться оттуда на Большую землю? И я, вдруг, понял, что там, в Гремихе, до невозможного занижены стандарты. Ты чувствуешь там себя богатым, когда у тебя вечером есть две банки консервов и пол-литра спирта. Когда офицеры восторгаются кем-то из своих коллег, иногда говорят: «Та ты что? У него там же столько спирта!» Почему самым богатым считались командир корабля и механик? Да потому, что они распределяли спирт. А он у них был для протирки приборов. Конечно же, никто там те приборы никогда не протирал, а спирт списывали. Деньги там совершенно не котировались.

- Кажется, именно там, в Гремихе, ты начал свой первый бизнес.

- Совершенно верно.

- Расскажи, как это было.

- Когда я стал командиром вот этой квартирно-эксплутационной части, именно тогда ко мне, несмотря на глухомань, начала доходить информация с Большой земли о том, что в Мурманске люди начали делать бизнес. Узнал, что есть такое кабельное телевидение. И вот я с еще несколькими ребятами образовали кооператив кабельного телевидения. Купить видеомагнитофоны, усилители не было проблемой. Достать видеокассеты – тоже не вопрос. Потому что, если даже в тюрьму что-то можно было передать, то с Большой земли в Гремиху – тем более. Мы договорились с командиром одного корабля, дали ему деньги, и он покупал на Большой земле кассеты и привозил нам. Главной проблемой стал кабель, который протягивается между домами и через который передается сигнал. Возник вопрос – где его взять? К тому же, когда мы потом стали тянуть эти линии, кабель беспощадно срывало ветром. И потому появилась еще одна проблема – металлическая проволока, на которую крепился бы кабель. Где его взять? Оказалось, в одном-единственном месте – у ракетчиков. А ракетные «точки» разбросаны по всей тундре. Значит, нам предстояло решить две задачи. Во-первых, раздобыть секретную военную карту, и таким образом, узнать, где они, те ракетчики. Должен сказать, что мне это удалось. Во-вторых, нужно было выйти с теми ракетчиками на связь и установить с ними взаимовыгодное сотрудничество. У меня был хороший парень, водитель»Урала». Только такая мощная машина может свободно ездить по тундре. И вот я этому парню за одну поездку выставляю пол-литра спирта, и мы с ним садимся в машину и объезжаем эти ракетные базы.

Ты знаешь, надо хотя бы раз в жизни увидеть, что это такое – секретная ракетная база. Ты приезжаешь, видишь поле, вроде бы ничего нет. Стоит какая то халупа. Трудно понять, то ли какая-то будка, то ли небольшой жилой домик. Оказывается, все таки, жилой дом. В нем обитает несколько семей. Сверху – еще ангар, локаторы, под землей – центр управления. Четыре женщины, их мужья и несколько десятков солдат. Вот и весь гарнизон. Эти жены, эти мужья, бойцы, они уже все перепутались. Они уже не помнят, кто какую функцию выполняет… Единственная радость в жизни, как и в Гремихе, - спирт. Это именно та ситуация, когда за спирт они продадут все, кроме мамы родной… И вот я загружаюсь спиртом, приезжаю к ракетчикам и за этот спирт выторговываю у них кабель. Они достают его из запасников, как-то там его списывают. А мы загружаем тот кабель в «Урал» и возвращаемся домой. В этих поездках по тундре также неоднократно бывали критические моменты. Однажды, попали в сильнейшую метель, и я даже подумал тогда, что, возможно мы не выберемся. Страшная была метель. Машину сносит с дороги, бензин заканчивается, а нам еще ехать тундрой километров тридцать. На дороге – сугроб за сугробом. Думаю: неужели не прорвемся? Если остановимся, а метель просто сумасшедшая, нас занесет снегом, и тогда три-четыре дня придется сидеть и мерзнуть в машине. К тому же, согреться нам было нечем. И принимаем решение, которое оказалось единственно верным. Водитель набирает максимальную скорость,  врезается в сугробу и разбивает его. Таким образом мы протаранили все те сугробы, и так добрались до базы.

В конце-концов, кабельное телевидение в Гремихе заработало. Для людей, которые ничего подобного в жизни еще не видели, это было выдающиеся событие. Вступление в кабельный кооператив стоило 25 рублей. Еще 5 рублей ежемесячная абонплата. К тому же, я достал сотню кассет порнухи, и после полуночи сеткой кабельного телевидения она шла по полной программе. Люди были очень довольны, и уже после нескольких первых дней работы наплыв в кооператив стал массовым.

Я даже набрал небольшой штат людей, которые демонстрировали фильмы, соединяли кабеля, которые постоянно срывало ветром. Сами офицеры помогали мне при и при этом были еще и благодарны, потому что я дал им возможность подзаработать. На тот момент я начал зарабатывать больше, Командующий флотилией. И тут появляется зависть. На меня пишут донос Командующему флотилией. А в то время военным не запрещалось заниматься бизнесом. Тогда коммерческие структуры создавались при Министерстве обороны. То есть никакие законы я не нарушал. Но, все-таки, такой-сякой Волга, писалось в доносе, «в ущерб службе занимается кабельным телевидением». А Командующий флотилией был вице-адмирал Агафонов. Старый дядька, он никогда ни на кого не кричал, всегда говорил спокойно.

- Командующий флотилией тоже жил в Гремихе?

- Да, жил в этом гарнизоне. И кстати, он был и царь, и Бог в одном лице. Это человек, который мог любого из военных как поднять, так и разжаловать. Так вот, этот Агафонов, конечно же предварительно все разузнав про наш кооператив, вызывает меня к себе. А меня  ребята  психологически подготовили к тому, что кооператив придется закрыть. Прихожу к Агафонову, он говорит: «Ну что, Волга, рассказывай, чем ты там занимаешься?» «Понимаете, - говорю, - товарищ командующий, людям скучно, по вечерам делать нечего, они возвращаются со службы уставшие и задерганные, а им даю возможность хоть боевичек какой-то посмотреть». «А что это мне говорят, - продолжает Агафонов, - что после 12.00 ты показываешь что-то такое, аморальное». Начинаю ему объяснять: «Да вы понимаете, товарищ командующий, и  не совсем аморальное»… Командующий меня прерывает и говорит: «Ну, хорошо, Волга никаких действий мы предпринимать не будем, но я только не могу понять, почему это у вице-адмирала Агафонова до сих пор кабельного телевидения нет?» На следующий день во всем «адмиральском доме», всему командованию, кабельное телевидение было подключенною И что интересно, в тот же вечер я поставил такую откровенную порнуху. Словом, после этого Агафонов проникся ко мне симпатией и никаких вопросов в отношении кооператива у него больше не возникало. И никаких проблем в Гремих после этого у меня не было вообще. И когда, немного позже, я подал рапорт на увольнение, то стал единственным, кому удалось уволиться, потому что Агафонов мне помог.

- А что, не так просто было уволиться?

- Это было очень не просто. Бывало – но только не в Гремихе – когда уже начал распадаться Советский Союз, некоторые из офицеров-украинцев просто бросали службу в России и приезжали в Украину. Их здесь принимали, выдавали им документы, и они продолжали служить здесь. Тогда это было вполне возможно. Но как ты самовольно вырвешься с Гремихи? Никак. В принципе, тогда из вооруженных сил законно уволиться было очень сложно. Ведь, высшее командование прекрасно понимало, что вооруженные силы разваливаются, и офицеры могут просто разбежаться.

- Какой представлялся тебе перспектива на момент увольнения? Ты уже знал, что будешь заниматься бизнесом?

- Ты знаешь, в то время все выглядело немного сложнее. По меркам Гремихи я был очень богатым человеком. У меня кооператив. Еще там начал немного приторговывать. Открыл магазинчик. Да и спирта у меня было, более чем достаточно. Сделал неплохие деньги. На вопрос о том, зачем они там нужны? Ты их там откладываешь только для того, чтобы, приехав на Большую землю в отпуск, а это – три-четыре месяца, хорошо погулять… Казалось бы , можно жить и так. Но меня больше всего беспокоило то, что в Гремихе начинаешь очень серьезно меняться психологически. Физические перенапряжения сумасшедшие. Полярная зима – это ужас. Пока молодой, пока все заливаешь спиртом, все представляется не таким уж и страшным. Но позже, когда возраст берет свое, у людей такие коллапсы бывают – бессонница, нервные срывы, тяжелые болезни. Спирт там необходим для того, чтобы не замерзнуть, но и как релаксант. Ты выпил – и вроде бы уже в норме. И что меня особо тревожило – это то, что ребенок пребывает в таких тяжелых условиях. Я начал задумываться – сколько это еще может длиться?... И вот мы как-то гуляли с женой. Хотя, что значит гуляли? Мои моряки что-то там сваривали, трубы меняли, а я пошел посмотреть, как идет работа. Было лето. Ливень страшный. В июле снег не успевает сойти, но при этом не очень холодно, и на улицу уже можно выходить в кителе. Август и сентябрь – месяцы сплошных ливней. Дождь не останавливается. Заканчиваются ливни, начинают пролетать первые снежные мухи. А ты сидишь и думаешь: вот снова заметает на девять месяцев. Потом падает снег. Знаешь, после Гремихи я просто не переношу снег. Так вот мы идем с женой под этим ливнем, говорим о жизни, размышляем о будущем. У меня, почему-то, такое возвышенное настроение, и я, вдруг, говорю ей: «Знаешь, если мне что-то удалось сделать здесь, в Гремихе, то неужели у меня ничего не получится на Большой земле? И жена в этом благородном порыве меня поддержала.

- Или ставка была на то, что есть характер, хватка?

- Я скажу, что было. Был ва-банк. Дело в том, что человек, который несколько лет пребывает в военной системе – это то же самое, что наркоман, который не может бросить свою разрушительную привычку. Когда я сказал, что увольняюсь и уезжаю из Гремихи, меня никто не поддержал из моих друзей. Они говорили: «У тебя что, совсем крыша поехал

• Союз Левых Сил